После двух дней шумихи, после отказа Госдумы почтить память бывшего депутата, после скандальных радостных криков: «Он подох!» можно, наконец, сказать несколько слов памяти Егора Тимуровича Гайдара.

Я не знаю, более того – не уверен, что он был таким великим экономистом, как сейчас утверждают его друзья. Зато он был человеком, взвалившим на себя ответственность за необходимые и очень непопулярные экономические реформы.

Перед его глазами был пример Бальцеровича, план которого поддержала вся (или почти вся Польша). Во имя успешного проведения реформ поляки жертвовали многим, но, когда все успешно завершилось, возненавидели Бальцеровича за то, что им пришлось пережить.

Гайдар не мог не догадываться, что это же будет и с ним. Однако ненависть к нему оказалась еще большей, поскольку россияне, в отличие от поляков, не готовы были к жертвам во имя будущего. Реформы нужны им были исключительно в варианте «по щучьему велению, по моему хотению», поэтому шок переживался тяжелее со всеми вытекающими последствиями.

Оценить то, что сделал Гайдар для России тоже не так просто: он не был ни президентом, ни премьером, а лишь вроде бы главой команды реформаторов, которой президент, он же премьер Борис Ельцин дал чуть-чуть порулить. В тот момент, когда сопротивление во многом оставшегося на своих местах советского госаппарата  стало  особенно упорным, а народное недовольство (кто может быть доволен при таких ценах и таких зарплатах) перехлестывало через край, Борис Николаевич заменил Гайдара Черномырдиным, сделав того полноценным премьером. Это говорит о разнице в понимании своей миссии бросившимся на амбразуру Гайдаром и  заботившимся о сохранении своей власти Ельциным. И хотя нельзя обвинить первого президента России в трусости, он был слишком политиком, чтобы делать самоубийственные шаги.

Гайдар политиком такого уровня, безусловно, не был, иначе созданная им партия не сошла бы в итоге с политической арены.  У Гайдара не было такого стремления к власти, без которой, на самом деле, никакие реформы в стране невозможно довести до конца. И его реформы тоже остались неоконченными. Это во многом и определило окончательное отношение к личности самого реформатора. Жертвы были принесены, причем из-под палки, а светлое будущее не наступило. Такое не прощают.

Ему и не простили. Ни при жизни, ни после смерти.

Мне же хочется поблагодарить его за то, что он сделал, даже не будучи ни великим экономистом, ни великим политиком. Вечная ему память.